Времена года – февраль: Лаврушкин день. Чем холодней – тем жарче август

Зимняя палитра Ямала небогата – куда бы мы ни ездили, мир вокруг остается бесконечно белым, и только погода и время суток меняют его оттенки. Можно, конечно, сойти с дороги в сугроб и стряхнуть снег с ближайшей елки – природа чуть позеленеет, но проблема в целом не денется никуда.

Единственная призма, способная разделить белый цвет на радугу, из которой он так умело склеен, называется время. И это время состоит из историй – одной большой по имени судьба, и множества меньших, текущих в нее как ручьи в попутную реку. Чтобы не слишком скучать посреди февраля, одну из них мы и расскажем – издали, но кратко.

Вот это – избушка хантыйского патриарха из рода Сязи на реке Собь. Там давно уже никто не живет, не считая жуков-усачей, грызущих старые дрова,

птичьей мелюзги и ворона - мизантропа. В августе, приезжая за щуками, мы иногда ставим там свою палатку (изба на хитром двойном замке), шумим, палим костер, и носатую птицу это сильно раздражает.

Более того, всех воронов поголовно мы стали звать Сязи и при встрече махать им рукой. Но уже осенью стало ясно, что хихикали мы зря. Дух веет, где хочет, и нипочем не разберешь, кто тут просто каркает, а кто пенат.

Одно дело, когда дорогу вам перелетает банальная черная кошка. И совсем другое, когда это делает зловещий демон из любимой народом песни. Явно мы, конечно, хмыкнули, но тайно поежились. Телефон на Соби кончается вскоре после Харпа, а начинается километров за 20 от Катравожа. Все остальное время - только вы, лес, река, погода, медведи, голод и болезни от нервов.

А когда уже надулись и собрались, поняли, что забыли дома простые весла.И вот мы сидим на травке, размышляем о местных богах, и впереди почти 170 километров по воде до Салехарда, а в Харпе весел не купишь. И если даже найти машину и сгонять в Лабытнанги, ночевать все равно придется на этом берегу. А потом мы услышали стук молотка – верный признак разумной жизни.

И северянин Петр Васильевич, которого мы до этого никогда не знали и в глаза не видели, просто съездил в свой гараж и привез нам эти чертовы весла – нота в ноту как те, что оставили дома.

Как и обещали, мы вернули их хозяину – правда, только зимой.

Кстати, тогда же, пользуясь случаем, и попросили его снять для этих хроник настоящий горный ледоход. Сам исход твердой воды с предгорий застать ему не удалось, но в 2015-м с этим повезло его соседям по дачному поселку.

И да, все это будет снова, уже скоро, хотя и не прямо сейчас. На днях мы наведались в Харп, но главного по веслам дома не застали, и чаю с ним попить не смогли.

Пришлось просто полетать над еще зимней речкой, зимним лесом и зимними дачами горного поселка.

Переслать Васильичу воздушный портрет его домишки.Наведаться на местный рыбозавод, под крышами которого текут благие процессы возврата наших долгов природе.

А потом попрощаться с невидимым за снежной пылью горами – и пуститься в обратный путь, от людей верхних к людям речным.

Ехали с музыкой, но молча. И только у знаменитого ручья приятель мой чуть притормозил.

– Как, говоришь, у них в Исландии? – спросил он задумчиво.

– Фигня, – ответил я. – Фаградальсфьядль с Эйяфьятлайокудлем.